С этим обычно читают:
- Испокон веку жили в Каталонских Пиренеях феи – хранительницы вод и камней. Пещеры давали им кров и ночлег, на горных пастбищах пасли они серн, а по утрам выходили к озёрам и рекам стирать свои волшебные одежды. Одежды эти были на зависть всем крестьянкам – белее снега, тоньше паутины и такие душистые, будто весь пиренейский дрок отдал им свои цветы. Казалось, снег лежит на траве, когда сушились на зелёных лугах скатерти, накидки, платья фей и покрывала. Блестящий снег, чистейший снег, такой белый, что глаза режет. - В одном селении было много людей, и жили они в достатке - всё имели. И вдруг начали умирать. Один за другим. А почему - никто не знает. И приехал в это селение богатый человек. Он пожелал жениться на девушке Инанупирике. Но она отказала ему. - У одного брахмана была сварливая жена. Когда ни глянь, она вечно с кем-нибудь скандалит. Правда, с делами в доме она управлялась неплохо. Сам брахман был большой бездельник, а к тому же любил вкусно поесть. Как-то раз вернулся брахман домой и видит: сидит жена и зерно перебирает да очищает. Рассердился он: - Койонок-бог (борода - пихта верхушкой вниз) сидел в тени березы с золотыми листьями. Иримчик жует и губами толстыми (доволен!) шлепает: - Н-на!.. Н-на!.. А там, подле подошвы горы, далеко, заяц-Куян, обжора, траву щиплет. Смотрит на Койонока, пыхтит: - Хорошо богу живется. Волков на его нет, коршуны трусят. Благодать! Пощипет траву, ноздрей поведет, недоволен. - Стал медведь стар. А у лисы только впервые мех засеребрился, хвост пушистый вырос. Вот пошла лиса к волку: — Ах, дядя волк, какое горе, какая беда! Наш медведь-зайсан умирает. Его золотистая шкура поблекла. Острые зубы сгнили. В лапах силы нет. — У-у-у! — завыл волк. — Кто теперь зайсаном будет?
|